"За озером луна остановилась

И кажется отворенным окном

В огромный, ярко освещенный дом,

Где что-то нехорошее случилось.

Хозяина ли мертвым привезли,

Хозяйка ли с любовником сбежала,

Иль маленькая девочка пропала

И башмачок у заводи нашли .

С земли не видно. Страшную беду

Почувствовав, мы сразу замолчали.

Заупокойно филины кричали,

И душный ветер буйствовал в саду".

[5, с.145]

В отличие от некоторых других загадочных ахматовских текстов, это стихотворение, казалось бы, объясняет самое себя. Залитый луной ночной пейзаж вызывает в авторе тревожные чувства, что куда как привычно в нашей поэтической традиции. Автор не ограничивается констатацией лирической тревоги, но во второй строфе перечисляет типические житейские трагедии, соответствующие напряженности тревожного чувства: смерть или исчезновение одного из членов семьи - мужчины, женщины, ребенка. Но почему чувство смутной тревоги превращается в конце стихотворения в уверенное чувство ужаса? Ведь в первых двух строфах тщательно оговорена условность предполагаемых трагедий. Луна только кажется окном, за которым случилось неизвестно что - что-то, то ли то, то ли это. В последней же строфе нет никакой сослагательности: "С земли не видно. Страшную беду /Почувствовав, мы сразу замолчали". Индикатив усиливается инверсией, инверсия усиливается ритмически: слова "страшную беду" выделены, с одной стороны цезурой, с другой - концом строки, анжамбеманом. И фонетически страх выделен, звучит сильнее всего в первой строке стихотворения: ударное "а" в слове "страшную" - единственная открытая нередуцированная гласная в окружении закрытых и редуцированных. Тут уж, видно, действительно стряслась какая-то реальная страшная беда, непосредственно затрагивающая и автора, и того или тех, кто невидим рядом с ним в темноте ("мы сразу замолчали"). Но какая? Видимо, такая страшная, что автор не решается назвать ее вслух, проставляет три точки, которые мы-то поначалу приняли за эквивалент "и т.п. ", в заключение перечня гипотетически возможных несчастий.

По-видимому, помещенные в композиционном центре стихотворения (золотое сечение) три точки являются условным знаком события, более ужасного, чем внезапная смерть, даже смерть ребенка, такого, что словами и не выразишь. Вот тут и вспомнилось, что такой же "прием" был использован в другом исполненном метафизическоro ужаса литературном произведении. При всей разнице в жанре и объеме между романом Достоевского "Братья Карамазовы" и двенадцатистрочным стихотворением Ахматовой налицо композиционное сходство. Сюжетный центр "Братьев Карамазовых" находится в "осьмой" из двенадцати книг романа (у Ахматовой в восьмой строке из двенадцати строк стихотворения). Тут завязываются в один узел и детектив, и теодицея [28, с.149] Достоевского. "Личное омерзение нарастало нестерпимо. Митя уже не помнил себя и вдруг выхватил медный пестик из кармана . " Затем следует полная строка точек. Первое слово вслед за этим внутритекстовым зиянием - слово "Бог". "Бог,- как сам Митя говорил потом, - сторожил меня тогда" [37. с.333]. Тот же прием в VI главе части первой "Преступления и наказания": кристаллизация идеи, что убить можно и должно, обозначена строкой точек [19, с.94]

Внезапно ахматовский ноктюрн прочитывается как поэтическая парафраза центральной главы "Братьев Карамазовых", которую Достоевский назвал "В темноте".

Описание ночи, естественно, значительно более подробно у Достоевского, у Ахматовой оно умещается в трех строках - первой и двух последних:

"За озером луна остановилась .

…. .

Заупокойно филины кричали,

И душный ветер буйствовал в саду". [5, с.145]

Луна в составе достоевскианского по происхождению образа фигурирует и в "Поэме без героя".

Строка "Шутки ль месяца молодого…", по видимости связана с кошмарным сновидением Раскольникова: "Огромный круглый медно-красный месяц глядел прямо в окно. "Это от месяца такая тишина,- подумал Раскольников,- он, верно, теперь загадку загадывает". Он стоял и ждал, долго ждал, и чем тише был месяц, тем сильнее стукало его сердце, даже больно становилось" (39, с.252). "Шутки разыгрывать" и "загадки загадывать" - фразеологические синонимы. Интересно, что речь Достоевского в отрывке "кошмар Раскольникова", в том числе и цитируемые строки, по степени организованности - звуковой, ритмико-интонационной - сравнивается с поэтической речью:

Огромный, круглый медно-красный месяц -

это правильный полноударный пятистопный ямб, размер, которым написаны и "Над озером луна остановилась…"

По поводу самоубийства Князева в "Поэме" возникает намек на самоубийство Кириллова:

"Шутки ль месяца молодого, / Или вправду там кто-то снова / Между печкой и шкафом стоит? / Бледен лоб и глаза открыты . / Значит, хрупки могильные плиты, / Значит, мягче воска гранит: [5, c.]

Похожие материалы:

Говорящие фамилии и их роль в стилистическом образе художественного произведения
Собственные имена и прозвища занимают важное место в лексическом составе языка. Ономастические имена, вводимые в структуру художественного произведения, в качестве важнейших элементов средств выразительности органически связаны с содержан ...

Начало пути
Журналистская деятельность А.П. Чехова началась с конца 70-х годов XIX века. Еще в 1877 г. он участвовал в гимназическом журнале «Досуг». Одна из первых опубликованных юморесок Чехова – «Кому платить (снимок)»[3] подписана псевдонимом «Юн ...

Художественное своеобразие очерков
То о чем было сказано выше, заложено уже в названии. "Отражения" - это описание лирических переживаний самого Анненского по поводу того или иного произведения или автора, он пишет сквозь призму своих ощущений. А.В. Федоров замеч ...