|
Но если «на Моцарта» нельзя выучиться, если гений его недостижим, если и как человек он недостоин подражания, то: Что пользы, если Моцарт будет жив И повой высоты еще достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет; оно падет опять, как он исчезнет: Наследника нам не оставит он. Что пользы в нем? Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! чем скорей, тем лучше. Тут безошибочный инстинкт ненависти мещанина к гению. Железная логика воинствующей и ханжествующей посредственности. Как удивительно богат по содержанию этот маленький пушкинский шедевр! Удивительно даже для Пушкина. Гений в общество, гений и злодейство, польза искусства и его высшее предназначение, личность гения я его Создания, сопоставимость и соотносимость гениальности его творений. А также — тема предощущения смерти, что само становится продуктивным у такого человека, отражается в его творчестве, звучат в его «Реквиеме», который Моцарт пишет самому себе. Это удивительное проникновение Пушкина в Моцарта, в тайну его творчества и его личности, в трагедию его жизни — не говорит ли ужо о поразительной духовной родственности двух великих людей? Жизнерадостная поэзия Пушкина? Да! Но и трагическая поэзия Пушкина! Душераздирающая боль Пушкина! Можно ли не ощущать, на слышать ее? От того только, что боль эта выражается с суровой мужской сдержанностью, е улыбкой сквозь слезы, а не С расхристанной истерией, нес намеренной аффектацией, не с заламыванием рук? Тема смерти появляется в стихах Пушкина обычно внезапно, среди беззаботного веселья, влюбленности, дружеского общения, Совсем как у Моцарта в пушкинской трагедии! Я весел . Вдруг: виденье гробовое, Внезапный мрак иль что-нибудь такое . «Виденье гробовое» появляется также и в «Пире во время чумы». Тема этой трагедии подсказана обстоятельствам. В России свирепствовала эпидемия холеры. Пытаясь вырваться из окружения холерных карантинов, Пушкин натыкался на дорогах на телеги, груженные трупами. Приходили веста о погибших в Петербурге от холеры, знакомых. Эпидемия подступала к Москве. Пушкин беспокоился за невесту, за друзей, отчаянно рвался к ним. И вот в этой обстановке под его пером рождается хвалебный гимн смерти — строки, кажется, кощунственными сатанинским Итак,— хвала тебе, Чума! В трагедии Чума является за своей богатой жатвой и стучит в окошки могильной лопатой. А Вальсингам с приятелями и приятельницами в это время хочет забыться от ужасов опустошении, от «воспоминаний страшных». Они но предаются скорбным стенаниям и молитвам о спасении души. Они весело пируют. Они хотят встретить смерть не постно - смиренными ее рабами, а озорным хохотом и звоном бокалов. Они бросают дерзкий вызов смерти, смело идя ей навстречу, заглядывая через край бездны и испытывая свою судьбу; Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане,, И в дуновении Чумы. Все, все, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья — Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог. По поводу этих строк Марина Цветаева сказала: «Языками пламени, валами океана, песками пустыни — сеем чем угодно, только не словами написано. И эта заглавная буква Чумы, чума уже не как слепая стихия— как богиня, как собственное имя и лицо Зла». В «Пире» словно звучит вторая часть моцартовского «Реквиема» — тема «страшного суда», черной чумы, пожирающей тысячи жизней. Чума в гимне Вальсингама - не эпидемия только, она «царица грозная», она умножает и расширяет свое «царствие». Она - символ Зла. Символ зачумленной России, по которой катит телега с «лепечущими» мертвецами, а «ужасный демон»— .весь черный, белоглазый» зовет в тележку все новые и новые жертвы. Разве 14 декабря 1825 года Россия не оказалась обезглавленной и будто действительно зачумленной? Разве цвет поколения не был погублен? Одни — повешены, другие - в сибирских как рудниках, третьим — просто заткнули рот и лишили возможности действовать. Четвертые — оказались ренегатами и сами теперь были на услужении у Чумы, ища новых жертв. «Что же это, наконец, за чудовище, зазываемое Россией,— восклицал Герцен,— которому нужно столько жертв .» В утешение он как раз ссылался на Пушкина: «Только звонкая и широкая песнь Пушкина раздавалась в долинах рабства и мучений; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла своими мужественными звуками настоящее и посылала свой голос в далекое будущее. Поэзия Пушкина была залогом и утешением». Похожие материалы: Феномен Гарри Поттера в современной культуре «И зажегся…свет величавого распева и молитвенной исповеди» Календарные обряды (яичное заговенье) |
«Моцарт и Сальери». «Пир во время чумы»
Страница 2
О литературе » А.С. Пушкин как прозаик, драматург, историк » «Моцарт и Сальери». «Пир во время чумы»
