Одна из странных особенностей русской фантастической литературы (и литературы в целом) - стремление уйти от фантазирования и выдумывания как такового, желание избежать самой сути писательского сочинительства - ее права на художественный вымысел.

Для русского писателя этот законный вымысел нет-нет да и обернется строгим вопросом: а нет ли в этом нечестности? Подсознательное намерение избежать вымысла - онтологический признак нашей письменности. Так у древнегреческого мифа, конечно, больше прав на неправду, чем у древнерусских былин, которые как бы настаивают на подлинности своих богатырских чудес, которые были в старину на самом деле.

Эта установка на доподлинность вымысла явно чувствуется и в реалиях Достоевского, которому было важно обозначить тринадцать ступенек в реальном доме выдуманного Раскольникова и в том, как Гоголь настаивает на том, что нос коллежского асессора Ковалева расхаживает по Невскому проспекту в шляпе с плюмажем, по коей "можно было заключить, что он считается в ранге статского советника".

Вообще Петербургу в нашей фантастической литературе повезло намного больше, чем Москве. Действие практически всех повестей этого жанра начиная с XVIII века если и случается в России, то случается в северной столице. Сам химерический дух города, рожденного в титаническом сне державной власти, излучает радиацию видения. Еще до Гоголя Петербург описывал в своем "Путешествии . г-на С ." - под именем Перегаба - Михаил Щербатов, там же в Питере будущего бродит по прешпектам и герой утопии "Сон" Александра Улыбышева.

Только Владимир Одоевский в фантазии "4338-й год" описал Москву, которая . слилась с Петербургом в один огромный идеальный город. Москва была слишком приземленной, чтобы стать местом действия каких-либо фантастических событий. Лишь один Пушкин первым (опять он!) однажды смело выбрал Москву для событий одной фантасмагории. Причем выбрал не Москву далекого четырехтысячного будущего, а Москву вполне ему современную и знакомую - переулок Никитских ворот, что "у Вознесения". Но более подробно об этом - ниже.

Нашему фантасту неуютно без конкретных географических координат, его так и тянет на Невский или на Тверскую. Да и вообще, есть ли хоть один вполне выдуманный город в русской литературе? Ну хотя бы один лилипутский Мильдендо, не говоря уж о великанском Лорбрульгруде Бробдингнега? Пожалуй, нет. Даже Глупов Салтыкова-Щедрина, даже Зурбаган Грина - лишь псевдонимы русской географии, в первом случае - Тверь, во втором - Феодосия.

Фантастика "Мастера и Маргариты" - крайняя, доведенная до демонологии. В переводе на исторически сложившиеся религиозные (и культурные) понятия это - темный потусторонний мир, который является созданием и орудием дьявола. За невероятными событиями, происходящими в Москве, обнаруживаются фантастические силы из иного мира. Таковы история с предсказанной гибелью Берлиоза, сеанс черной магии в Варьете, чертовщина, царящая в этом заведении, описание загадочной квартиры №50 и многие другие сцены в романе. Но сами эти силы (свита Воланда) выступают в сниженном, обыденном, комическом виде. На протяжении всего романа, за исключением финальных страниц с описанием полёта, фантастические персонажи наделены чертами, характерными для московских обывателей, это касается и их внешнего вида, и поведения.

В романе действует уже знакомый нам по другим произведениям писателя принцип "фантастики обыденной жизни" с его максимальным взаимопроникновением чудесного и обыденного.

Самый фантастический из фантастических романов Михаил Булгаков с самого начала его зарождения стал подавать как реальное событие. Работа над романом совпадает с литературной легендой, которую автор сочинял с не меньшим усердием. Это было в мае (вспоминает В. Лакшин рассказ Елены Сергеевны Булгаковой), в теплый вечер полнолуния на Патриарших прудах. "Представь себе, - начал Булгаков, - сидят, как мы сейчас, на скамейке два литератора ." И он рассказал ей завязку будущего романа о дьяволе, но не просто рассказал, а придал рассказу оттенок неясной всамделишности, накинул таинственный флер чертовщинки и "повел ее в какую-то странную квартиру, тут же, на Патриарших. Там их встретил какой-то старик в поддевке с белой бородой и молодой человек . Роскошная по тем временам еда - красная рыба, икра. Пока искали квартиру, Е.С. спрашивала: "Миша, куда ты меня ведешь?" На это он отвечал только "Тсс ." - и палец к губам. Сидели у камина. Старик спросил: "Можно вас поцеловать?" Поцеловал и, заглянув ей в глаза, сказал: "Ведьма". "Как он угадал?!" - воскликнул Булгаков. Потом, когда мы уже стали жить вместе, я часто пробовала расспросить Мишу, что это была за квартира, кто эти люди. Но он всегда только "Тсс ." - и палец к губам".

Похожие материалы:

Социальная проблематика.
Основоположником скандинавского реализма был датский литературный критик Георг Брандес (1842-1927). В 1871 г. он прочитал в Копенгагенском университете цикл лекций, которые легли в основу шеститомника "Главные течения в европейской л ...

"Один день" зэка и история страны.
"Один день Ивана Денисовича" связан с одним из фактов биографии самого автора - Экибастузским особым лагерем, где зимой 1950-51 г. на общих работах был создан этот рассказ. Главный герой рассказа Солженицына - это Иван Денисови ...

Чин или человек…
Если глупец, пошляк, стяжатель, подхалим кажутся нам смешными, безобразными, стало быть, они воспринимаются как отступления от нормы. Обратимся к рассказу «Толстый и тонкий». На вокзале Николаевской железной дороги встретились два прияте ...