Фантастическое как элемент поэтической системы Булгакова. Фантастика в сатирическом и философском аспекте
Страница 2
О литературе » Особенности поэтики романов М. Булгакова в системно-типологическом аспекте » Фантастическое как элемент поэтической системы Булгакова. Фантастика в сатирическом и философском аспекте

Призрачными, экзотическими снами проходят эмигрантские скитания героев: минареты Константинополя, набережные Сены. Внезапный выигрыш Чарноты, явившегося незваным в роскошные парижские апартаменты Корзухина, - еще одна ипостась сна: мстительная мечта, невероятный успех, какой бывает лишь в счастливых грезах. И другой, безумный, страшный сон, - "красноречивый вестовой" Крапилин, осмелившийся бросить правду в лицо Хлудову и повешенный им. Хлудов уже никогда не отвяжется от этого преследующего его кошмара. Как и некоторые другие лица Булгакова, Крапилин в "Беге" вовсе не бытовой, не жанровый персонаж. Он "вечный палач" Хлудова, и его приход подобен явлению "тени отца" в "Гамлете".

Оба эти приема вошли в структуру романа "Белая Гвардия", который писался почти одновременно со сборником "Дьяволиада". Но фантастический план в тексте романа приобрёл специфические функции и содержание.

Сюжет "Белой гвардии" связан с событиями гражданской войны. Булгакова интересовала история в эпоху значительного поворота. Описания боёв и переворотов, потрясающих Киев в 1918-1919 годах, исторически точны. Но наряду с документально точным описанием для писателя характерно свободное обращение с фактами вплоть до их фантастического преображения. В многоплановую структуру романа естественно вплетаются сны, предчувствия, предзнаменования, рождённые переживаниями героев.

Одно из существенных подобных включений - сон Алексея Турбина. Он предваряется сценой, когда Турбину явился образ, напоминающий Коровьева из "Мастера и Маргариты": "маленький кошмар в брюках в крупную клетку" и глумливый. Появление его отражает душевный кризис Турбина, потрясённого происходящими в России событиями. Как отмечает исследователь А.П. Казаркин, Булгаков "здесь следует принципам "фантастического реализма" Достоевского". Появившийся во вне персонаж высказывает вслух мысли самого Турбина: "Голым профилем на ежа сядешь! Святая Русь - страна деревянная, нищая и … опасная, а русскому человеку честь - только лишнее бремя".

Для выражения авторских обобщений Булгаков вводит фантастическое в романе "Жизнь господина де Мольера". Приём, который писатель использует здесь, можно охарактеризовать как "фантастическое допущение". Булгаков предлагает читателю поверить в его присутствие при рождении Мольера: "С уверенностью могу сказать, что если бы мне удалось объяснить почтенной повитухе, кого именно она принимает, возможно, что от волнения она причинил бы какой-нибудь вред младенцу, а с ним вместе и Франции. И вот: на мне кафтан с громадными карманами, а в руке моей не стальное, а гусиное перо. Передо мной горят восковые свечи, и мозг мой воспален"; при этом в условных обращениях к "почтенной повитухе" заключена квинтэссенция идейно-художественного уровня всего романа.

Как и в ранних произведениях Булгакова, фантастика представляет собой способ видения мира, своего рода метафору реальной жизни, однако в структуре романа фантастическое несёт в себе ещё и груз авторских обобщений.

Принципы "Дьяволиады" завершает последний роман Булгакова "Мастер и Маргарита". Фантастическое и бытовое являются средствами описания одного мира - Москвы 30-х годов. Жанровые и бытовые подробности мочковской жизни воспроизведены с абсолютной достоверностью, именно на её почве разрастаются фантастические происшествия, порождённые Воландом и его эксцентрической свитой.

Использование фантастического в "Театральном романе" имеет и философский аспект. В этом плане фантастика не связана с событийным рядом, она спроецирована на сознание героя. В сознании Маскудова возникает фантастическое видение, когда редактор Рудольфи, явившийся к нему по делу, превращается в Мефистофеля: "Дверь распахнулась, ия окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями. Тени играли, и мне померещилось, что под квадратным подбородком торчит острие черной бороды. Берет был заломлен лихо на ухо. Пера, правда, не было. Короче говоря, передо мной стоял Мефистофель" Это видение снова напоминает нам о принципе "фантастического реализма" Достоевского, как и кошмар Алексея Турбина.

Страницы: 1 2 3


Похожие материалы:

Образ женщины в творчестве писателя
Трогателен образ женщины, чей внутренний мир наполнен радостным и святым чувством; безобразен Горизонтов со всей своей осмысленностью житейских поступков. Их «чаши жизни» разделены огромной нравственной пропастью. Александра Васильевна вс ...

Культура древнего Египта в период Древнего Царства. Предпосылки, повлиявшие на облик культуры Древнего Египта
Одна из древнейших мировых цивилизаций зародилась в Северо-восточной Африке, в долине Нила. Принято считать, что слово "Египет" происходит от древнегреческого "Айгюптос". Оно возникло, вероятно, от Хет-ка-Птах - города ...

Дуэль как акт агрессии. История русской дуэли
Из Европы дуэль перешла в Россию, для русского XVIII века дуэлянт (тогда говорили «дуэлист») - уже достаточно симптоматичная фигура. За французским «заимствованием» тянулся кровавый след, что вызвало беспокойство властей; Петр I категорич ...